Индивидуалки Балашихи, фото которых Вы можете рассмотреть, сделают Ваш вечер..Для того, чтобы сбросить нервное напряжение, подойдет массаж расслабляющий. Тонкие, нежные, но сильные пальчики чаровницы не только приятно пройдутся по всему Вашему телу, но и настроят каждую мышцу на нужную, эротическую волну. Если классический секс для Вас скучен, будет предложен любой другой по выбору.
Замысел произведения
Самый ранний вариант рассказа «Господин Прохарчин» назывался «Повесть об уничтоженных канцеляриях». Работа над ним началась в апреле 1846 года и продолжалась всё лето. Написание произведения, по словам автора, происходило трудно, без «родника вдохновения, выбивающегося прямо из души». В первой половине сентября рассказ попал в цензурный комитет и вышел оттуда весьма искалеченным. По словам Достоевского, беспокойство цензурного ведомства вызвало описание чиновничества: «„Прохарчин" страшно обезображен в известном месте. Эти господа известного места запретили даже слово чиновник, и Бог знает из-за чего — уж и так всё было слишком невинное — и вычеркнули его во всех местах. Всё живое исчезло. Остался только скелет того, что я читал тебе. Отступаюсь от своей повести».
Несмотря на то, что авторской рукописи произведения или корректурных листов не сохранилось, по предположению Иннокентия Анненского, ситуацию удалось несколько исправить, и слово чиновник в печатном варианте присутствует в нескольких местах. Вера Нечаева сообщила, что идея главного персонажа рассказа могла быть навеяна заметкой «Необыкновенная скупость», напечатанной в «Северной пчеле» от 9 июня 1844 года: некий коллежский секретарь Н. Бровкин, нанимавший, как и Прохарчин, за пять рублей ассигнациями «весьма тесный уголок у солдатки», кормившийся «куском хлеба, с редькой или луком, и стаканом воды», умерший от недоедания, оставил после себя в тюфяке 1035 рублей серебром. Позднее другие сообщения из газет были переданы Достоевским в фельетоне «Петербургские сновидения в стихах и в прозе» (1861 г.): чиновник Соловьев снимал грязный угол за ширмой и накопил 169 022 рубля кредитными билетами, найденными после его смерти. Два подобных эпизода описаны в позднем романе «Подросток».
Исследователи Достоевского отмечают, что образ «нового Гарпагона» или «нового Плюшкина» был разработан и углублён в соответствии с другими типажами мировой литературы: Скупой рыцарь Александра Пушкина, Отец Горио и папаша Гранде из романа Оноре де Бальзака. Фамилия Прохарчин образована от слова «харчи» и иронически намекает на горькую участь Прохарчина — «прохарчился». В «Двойнике» есть вариант этого глагола: «исхарчиться», по смыслу означающего потратить деньги на еду, на харчи, всё проесть, что в случае героя Достоевского, изнурившего себя недоеданием, было оксюмороном. В то же время фамилия содержит в себе скрытую аллюзию, восходящую к гоголевскому персонажу Поприщину, у которого также «ум зашёл за разум». В рассказе рефреном повторяется фраза «Прохарчин мудрец!», которая, как это часто случается в рассказах Достоевского, является ключевой к пониманию образа главного персонажа
Сюжет Бедный, забитый чиновник Семён Иванович Прохарчин снимал угол в квартире хозяйки Устиньи Фёдоровны за пять рублей в месяц, в то время как с других жильцов-чиновников Устинья Фёдоровна брала вдвое дороже. Острые на язык молодые жильцы называли Прохарчина хозяйкиным «фаворитом» и не упускали возможности зло подшутить над своим пожилым, холостым и донельзя странным соседом. Главное, что вызывало их неприязнь, была скаредность Прохарчина. Его несговорчивость и необщительность также невыгодно выделяли его из круга жильцов-чиновников, любивших своё свободное время посвятить преферансу и тому подобным «шипучим мгновениям жизни». В отместку беззаботные молодые люди решили невинно покуражиться над стариком: в его присутствии они начали периодически рассказывать невероятные новости о грядущих неприятных изменениях в чиновничьей жизни: экзамены для всех служащих в канцеляриях, повышение для женатых чиновников, обучение неженатых танцам и светским манерам за счёт самих чиновников.
Умственно недалёкий Семён Иванович не знал, чему верить, и опасаясь за своё непрочное и необеспеченное существование, совсем потерял рассудок от этих небылиц. Будучи малообщительным, он не стал советоваться с сослуживцами по департаменту, а обратился прямо к столоначальнику Демиду Васильевичу. Странная выходка Прохарчина дошла, наконец, до самого руководителя департамента. Потерявший последний рассудок, Прохарчин перестал появляться на службе, не приходил он и домой. Его поиски привели к тому, что он был найден в неприличной компании «попрошайки-пьянчужки» Зимовейкина и Ремнёва-товарища. Зимовейкин был изгнан в своё время из одной канцелярии, а вслед за этим была упразднена и сама канцелярия. Страх за своё шаткое положение, опасение того, что и его канцелярию могут также «упразднить», довершили своё дело: Прохарчин слёг, никакие резоны соседей больше его не вразумляли, он впал в беспамятство и вскоре умер.
Ожидавшие его кончины Ремнёв и Зимовейкин вытаскивают из-под трупа тюфяк и вскрывают его, но за этим занятием их застигают жильцы Устиньи Фёдоровны, которые заявляют о произошедшем в полицию. В результате из тюфяка несчастного чиновника, оказавшегося «капиталистом», полиция извлекла 2497 рублей 50 копеек. Таким образом, в рассказе переплелись две сюжетные линии: изображение быта мелкого чиновничества и изображение бедного чиновника-скупца, откладывающего последние гроши на чёрный день в попытке защитить своё без того зыбкое положение в непрочном мире, где его в любой момент могут уволить, либо упразднить ту канцелярию, в которой он числится и получает жалованье. Проблема бытия «маленького человека» в условиях надвигающихся со всех сторон роковых опасностей в виде экзаменов, сдачи в солдаты, лишения работы и голода весьма волновала молодого писателя, поскольку к этому времени разрешение всего комплекса социально-психологических проблем Достоевский видел в утопическом социализме образца 1840-х годов[5].
Иннокентий Анненский пишет о «фантазии гениального юноши, поклонника Жорж Санд и Виктора Гюго, который только что с радостью вкусил запретного плода социализма, и притом не столько доктрины, сколько именно поэзии, утопии социализма». Существуют предположения, что сюжет мог базироваться на широко бытовавшей в обиходе сентенции, приписываемой Николаю I, о том, что его государственная система основана на правлении 5000 столоначальников. Следовательно, нелепая мысль Прохарчина о предполагаемом закрытии канцелярии действительно могла содержать в себе крамолу: сомнение в незыблемости внешне прочного николаевского порядка. В этом смысл гипертрофированного страха Прохарчина перед неизвестностью, спровоцированной собственным нездоровым «вольнодумством» и объяснение придирчивости цензуры к якобы невинному рассказу
